ОБОСОБЛЕННЫЕ ЧЛЕНЫ ПРЕДЛОЖЕНИЯ И ИХ СМЫСЛОВЫЕ ФУНКЦИИ В РОМАНЕ В.В. НАБОКОВА “ЗАЩИТА ЛУЖИНА”

 

ВСТУПЛЕНИЕ

 

Вопрос об обособлении – большой и важной раздел синтаксической науки.

Главная особенность, отличающая обособленные члены предложения от “обычных”, состоит в том, что они содержат элементы так называемого добавочного сообщения. Достигается это путем обособления: выделением второстепенных членов предложения (смысловым и интонационным), которое придаем им в контексте предложения относительно большую самостоятельность по сравнению с другими, не выделенными. Имеется тесная связь обособления с сообщительной функцией предложения, иначе говоря, с его смысловой направленностью. Вышеупомянутая самостоятельность выделенных членов закономерно приводит к их большей смысловой значимости.

Необходимо отметить, что второстепенность есть необходимое условие для обособления. Главные члены несут основное сообщение, заключенное в предложении, - следовательно, выделить из состава последнего их невозможно; нарушится его предикативная основа.

Рассматривая развитие синтаксической науки в России в историческом аспекте, мы видим, что среди ученых-лингвистов долгое время не было единства по поводу того, в чем сущность обособления и каковы стилистическо-смысловые функции обособленных членов. Существовали две противоположных теории. Первая говорила о том, что обособление есть сокращение придаточных предложений. Такой точки зрения придерживалсь многие выдающиеся ученые прошлого столетия. Так, Федор Иванович Буслаев (1818-1897), один из ярчайших русских филологов, в знаменитой “Исторической грамматике русского языка” (1858) пишет, что “полные предложения сокращаются в имена существительные, прилагательные и наречия, т.е. переходят в какой-либо отдельный член предложения”. (Приверженность этого ученого идее об “обособлении как сокращении” закономерно вытекает из общей его языковедческой концепции. Филолог считал, что любой язык изначально отличается богатством морфологических форм, однако с течением времени упрощается, утрачивая это богатство, которое подменяется лишь разнообразием синтаксических конструкций. То есть, как образно писал Буслаев, язык “из живого организма превращается в условный знак для выражения мысли”. Этот “романтический” взгляд характерен для европейского языкознания середины ХIХ века вообще.) Величайший же русский лингвист прошлого века Александр Афанасьевич Потебня (1835-1891) стоял на прямо противоположной позиции. Он полагал, что теория “сокращения придаточных” по сути своей антиисторична, претит подлинным законам развития русского языка. В труде “Из записок по русской грамматике” ученый говорит, в частности, о приложении и его отличии от атрибута в сказуемом: “Определение и приложение означают признаки, уже данные в определяемом прежде, чем возникает действие; атрибут в сказуемом есть признак, возникающий вместе с действием или посредством его”. Таким образом, ученый опроверг теорию сокращения придаточных, но отметил главное отличие выделенного члена предложения от обычного – семантическую его осложенность, отметив, в частности, обстоятельственные оттенки значений у определений.

Нелишне отметить в связи с этим следующее: А. А. Потебня, опять же в противоположность Буслаеву, полагал, что “новые языки вообще суть более совершенные органы масли, чем древние, ибо первые заключают в себе больший капитал мысли, чем последние”.)

Далее теорию обособленных членов предложения разрабатывает Александр Матвеевич Пешковский (1878-1933), который, собственно, и ввел данный термин в научный обиход. В его работе “Русский синтаксис в научном освещении” имеется отдельная глава “Обособленные второстепенные члены”, в которой, в частности, говорится, что последние уподобляются “в отношении мелодии и ритма – параллельно – в отношении связей своих с окружающими членами отдельному придаточному предложению”. Ученый предельно подробно анализирует разные виды обособленных членов, намечая условия обособления как общие, тек и частные, считая при этом (как и А.А. Потебня в свое время), что большую роль здесь играет интонация. При описании обособленных членов А.М. Пешковский берет во внимание прежде всего морфологическую их принадлежность: обособленное прилагательное, деепричастие, присубстантивная сравнительная форма и т.д.

Несмотря на детальное описание, он, однако, не раскрыл смысловые и синтаксические функции обособленных членов. Поставив во главу угла “мелодию и ритм”, он (и здесь его отличие от Потебни) не принял в расчет главное: особую сообщительную функцию, смысловую осложненность, которую влечет за собой обособление. С “легкой руки” этого бесспорно выдающегося филолога изучение темы пошло по “музыкальному” пути: акцент делался на интонацию паузы и порядок слов. В результате, например, даже такой замечательный ученый и преподаватель, как Михаил Николаевич Петерсон (1885-1962), пришел к решительному выводу, что вообще не существует в русском языке какой-либо проблемы обособления.

Между тем оставленная без должного внимания функция обособленных членов предложения – добавочное сообщение – позволяет отвестись к этой теме с большим пиететом. Изучая литературу, в особенности книги выдающихся писателей, мы видим, сколь важную роль в их творчестве играло виртуозное владение синтаксисом и в резкой частности – обособлением.

Избранный нами автор, Владимир Набоков, назвал синтаксис Н.В. Гоголя “животворным” (в эссе “Николай Гоголь”, 1944). Эти слова можно безоговорочно отнести и к нему самому. Это отчетливо видно уже на примере одного из первых крупных произведений великого русского писателя – повести “Защита Лужина” (1930).

Для литературы русского зарубежья, а следовательно, и русской словесности в целом, она имела огромное, а возможно, даже эпохальное значение. Так, видный общественно-литературный деятель эмиграции “первой волны”, современница Набокова, Нина Берберова в своей книге “Курсив мой” (1972) пишет о своих впечатлениях по прочтении этой вещи: “Огромный, зрелый, сложный современный писатель был передо мной, огромный русский писатель, как Феникс, родился из огня и пепла революции и изгнания. Наше существование отныне потеряло смысл. Все мое поколение было оправдано”. Отсюда понятна та многообразная польза, которую можно извлечь из исследования данной повести с различных сторон, как с литературоведческой, так и с филологической, в том числе при изучении вопроса об обособленных членах предложения.

ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ

Характеристика избранного произведения как объекта синтаксического исследования

Роман “Защита Лужина” открывает перед нами всю гамму стилистических приемов писателя, в том числе тех, что воплощаются средствами синтаксиса. Так, в ней можно найти примеры практически всех случаев обособления. Особенно часто авто прибегает к обособлению согласованных и несогласованных определений, уточняющих, пояснительных и присоединительных членов предложения, обстоятельств (выраженных как деепричастиями и деепричастными оборотами, так и наречиями и существительными) и приложений. Структура текста, содержащего большой процент сложных распространенных, сложносочиненных и сложноподчиненных предложений, а также сложных синтаксических конструкций, приводит к многочисленности и наглядности данных примеров. Морфологическая принадлежность обособленных членов предложения разнообразна – это все именные части речи, - что позволяет получить полное представление о практическом употреблении обособления и его смысловых функциях.

 

Сущность обособления (на примерах из текста) и его смысловые функции в романе

Добавочный характер сообщения, передаваемого при помощи обособленных членов предложения, оформляется через отношения, называемые полупредиактивные. Они дополняют предикативные – те, что выражены главными членами. Чтобы выяснить сущность этого процесса, рассмотрим ряд примеров.

Его отец – настоящий Лужин, пожилой Лужин, Лужин, писавший книги, - вышел от него, улыбаясь, потирая руки, уже смазанные на ночь прозрачным английским кремом, и своей вечерней замшевой походкой вернулся к себе в спальню. По смыслу, а следовательно, интонационно здесь выделены словосочетания настоящий Лужин, Лужин, писавший книги, которые несут в себе дополнительный сообщительный смысл. Основное же сообщение передано предикативной основой. Его отец вышел от него…и… вернулся к себе в спальню; оно и осложняется другим: Его отец – настоящий Лужин… и т.д. Итак, оба сообщения объединяются воедино в контексте данного предложения, и одно из них – основное, ведущее (появляются предикативные отношения), а второе – дополнительное, осложняющее основное (налицо полупредикативные отношения). Оба этих сообщения могли бы оформиться по-другому, будь другой смысловая направленность фразы: Его отец, вышедший от него.., - настоящий Лужин, пожилой Лужин, Лужин, писавший книги. Но в данном случае основное сообщение предложения (выраженное через предикативные отношения) заключено не в том, какова профессия и возраст персонажа, но в том, какие действия он совершает в настоящий момент. Информация же о Лужине-старшем – сообщщение второстепенное, выраженное (через отношения полупредикативные) путем обособления. Второстепенность, однако, не означает неважность: значимость сведений об отце главного героя подчеркнуто троекратным повторением его фамилии. Рассматривая словоформы настоящий Лужин, пожилой Лужин, Лужин, писавший книги и порядок их расположения, мы видим музыкальную плавность, с которым перед нами возникает образ. Словоформа первая указывает на исконное отличие этого Лужина от того, с упоминания о котором повесть началась (рассматриваемое нами предложение – второе в ней), вторая дает уже нам возможность смутно представить облик героя, сообщая его примерный возраст, а третья сообщает о профессии. Эти три “аккорда” запечатлевают в сознании еще не подробный, но уже внятный портрет: писатель в летах, вероятно, солидный и известный. Во входящем в состав того же предложения деепричастном обороте с распространенным определением… потирая руки, уже смазанные на ночь прозрачным английским кремом…также имеются два сообщения: одно основное – потирая руки и дополнительное – уже смазанные на ночь прозрачным английским кремом. Можно представить себе заключающее ту же мысль сложное предложение с двумя предикативными единицами: Он потирал руки, которые были уже смазаны на ночь… Но опять же смысловая направленность здесь иная: “важны” не руки, а действие этих рук, и определение только делает их “зримей”: ухоженные кисти интеллигента.

Итак, обособленные определения отличаются тем, что легко переходят в сказуемые. Такую возможность они обретают как раз по той причине, что обособление придает им дополнительную предикативность, и обычное, определительное значение данных членов предложения осложняется значением сказуемостным. То же наблюдается и в случае с обстоятельственными членами предложения, подвергнувшимися обособлению. Осложненность значения хорошо вида на примере деепричастий и деепричастных оборотов. Рассмотрим в этом аспекте уже частично приводимый нами фрагмент:.. вышел от него, улыбаясь, потирая руки… Сравним: Отец вышел от него, и улыбался, и потирал руки. Правоту теории о сказуемостном значении обособленных членов подтверждает и следующее: те из них, что близки по смыслу к наречиям и наречным сочетаниям и имеют качественно обстоятельное значение – то есть не способны передавать значение дополнительного сказуемого, - не обособляются. Допустим, можно слегка изменить вышеприведенное предложение: Его отец…вышел от него скрепя сердце, улыбаясь… - и обнаружить невозможность обособления именно по данной причине. И улыбаясь, и потирая руки есть конкретные действия, сопутствующие действию главному; фразеологизм же скрепя сердце (или любой другой подобный) никакого действия не выражает, его значение переносное, а не буквальное.

Имеющие другой способ выражения обстоятельства, будучи обособленными, также передают полупредикативные значения. Например: Он играл в Манчестере, где дряхлый чемпион Англии, после двух дней борьбы, форсировал ничью… Сравним: … дряхлый чемпион Англии боролся два дня и форсировал ничью или форсировал ничью после того, как боролся два дня. Фраза не имеет вид последних двух вариантов, поскольку информация о продолжительности борьбы – косвенная; сам дряхлый чемпион Англии – эпизодический персонаж и повести, и самой фразы. Даже те одиночные обстоятельства, которые выражены не способными прямо переходить в сказуемые словоформами, явно тяготеют к сказуемому, будучи обособленными, и осложняют при этом его основное значение: Лучше шла арифметика: была таинственная сладость в том, что длинное, с трудом добытое число, в решительный миг, после многих приключений, без остатка делится на девятнадцать. Сравним: число делится в решительный миг, делится после многих приключений… Смысл обособления здесь, представляется, - в подчеркивании того, что число с трудом добыто; после долгого труда настает решительный миг, предшествуют которому долгие приключения. На это “работает” и обособление одиночного приложения длинное; раз уж оно, число, такое, то немудрено, что добыто с трудом. Кроме того, само количество идущих подряд обособленных второстепенных членов создает здесь эффект некоего нагнетания и воспроизводят атмосферу кропотливых арифметических опытов Лужина.

Наличие элемента добавочного сообщения, большой смысловой нагрузки в обособленных членах предложения лучше всего выявляется при сопоставлении их с необособленными. Например, в предложении Ярче всего его глазами стояло вот это писательским воображением слегка ретушированное воспоминание… необособленный причастный оборот имеет только определительное значение, дополнительным смыслом не осложненное. Приняв же такой вид, который он имеет у Набокова, - Ярче всего перед его глазами стояло вот это, писательским воображением слегка ретушированное, воспоминание… предложение демонстрирует нам, как тот же причастный оборот осложняется обстоятельственным значением. В таком виде он обозначает не только признак понятия воспоминание, но и характеризует сказуемое обстоятельственно, обосновывает его содержание: Воспоминание оказалось таким то потому, что было писательским воображением слегка ретушировано. (Несколькими строками ниже следует фраза: Стилизованности воспоминания писатель Лужин сам не заметил. Читателю логически ясно, что стилизовано оно именно потому, что ретушировано.) Таким образом, определение сложилось дополнительным смыслом и получило в результате полупредикативное значение. Мы видим, что полупредикативные отношения вообще легко переводятся в предикативные при замене причастного оборота придаточной частью предложения. Получается, что обособленное определение, формально связанное с определяемым существительным, одновременно относится и к сказуемому.

Обособленные члены предложения не только имеют больший смысловой вес в предложении, чем необособленные, - их отличает и функциональная осложненность. Данные члены приближаются к предикативно значимым единицам. Например, в предложении … но иногда вздрагивала в ней интонация неведомая, намекающая на какие-то другие слова, живые, насыщенные тонким смыслом, которые он выговорит не мог определение живые приближается функционально к придаточной части: которые были живые. Как обычно бывает тогда, когда перед определяемым словом, за которым следует определение или целая цепь их, уже стоит одиночное определение, здесь сначала дается общая особенность предмета – слова другие, - а потом “расшифровка” этой особенности: живые, насыщенные тонким смыслом и т.д.

Обособленные члены предложения выделяются интонационно (на письме такое выделение передается, разумеется, соответствующими знаками препинания). Интонация им свойственна особая, выделительная. Выделение второстепенных членов предложения может быть осуществлено путем инверсирования или отрыва от того слова, к которому эти члены грамматически относятся. Например: Седой еврей, побивавший Чигорина, мертвый старик, обложенный цветами, отец, с веселым, хитрым лицом приносивший журнал… - здесь постпозиция подчеркнутых определений по отношению к определяемым словам приводит к обособлению ( в наглядное отличие от определенной седой и мертвый, стоящих перед определяемым словом). Ср.: побивавший Чигорина седой еврей, обложенный цветами мертвый старик, приносивший журнал с веселым, хитрым лицом отец… Разделив же стоящее в препозиции определение с определяемым словом путем помещения между ними сказуемого, мы получим пример обособления определения, оторванного от определяемого слова: Побивавший Чигорина, входил седой еврей; обложенный цветами, лежал в гробу мертвый старик… В том же виде, в каком фраза представлена у Набокова, она не показывает нам действий и положений перечисляемых лиц (в лужинском кошмаре они могут быть любыми), зато превосходно показывает работу болезненного воображения героя, в котором каждому образу сопутствует конкретный признак, наиболее значимый для его восприятия Лужиным. В иных же случаях стоящие непосредственно перед определяемым словом определения обособляются только при помощи выделительной интонации (авторское обособление). Ср.: Во всех трех телескопом раскрывшихся комнатах было очень светло – Во всех трех, телескопом раскрывшихся, комнатах было очень светло. В первом предложении (измененном нами) определение сливается интонационно с существительным комнатах, которое берет на себя логическое ударение; тем самым не появляется возможный только при обособлении дополнительный сообщительный смысл – проявляется лишь его определительная функция. Во втором (оригинальном) определение интонационно от существительного оторвано, логически выделяется, пауза после него членит предложение на иные отрезки. Ср. : Во всех трех телескопом раскрывшихся комнатах! было очень светло. – Во всех трех, ! телескопом раскрывшихся, ! комнатах ! было очень светло. Ясно, что во втором случае особенность расположения комнат более наглядно: обособление обращает внимание читателя на важную метафору.

Интонационный разрыв причастного оборота с определяемым именем, наличие в обороте своего собственного логического выделительного центра проявляют потенциально присутствующего в обороте предикативность, обнажают ее: Дважды (Лужин) с гортанным криком просыпался, душимый кошмаром… Ср.: Дважды просыпался, так как его душил кошмар; Из-за того, что его душил кошмар, он дважды просыпался.

Таким образом становятся очевидным, что основная причина (общее условие) обособления – это осложненность содержания, передаваемого обособленным членом предложения. Средствами обособления членов предложения являются второстепенного члена предложения. Наряду с общим условием обособления, которое свойственно всем обособляемым членам предложения (большая смысловая нагрузка, выражающаяся в осложненности содержания и дополнительной предикативности), существуют и частные, которые обнаруживаются при обособлении тех или иных членов предложения. К ним относятся следующие.

1. Уточняющий или пояснительный характер одного члена предложения по отношению к другому может способствовать его выделению. Члены предложения, осложненные значением уточнения, всегда стоят непосредственно после уточняемого или поясняемого слова. Уточняющий член конкретизирует уточняемый, т.е. в содержательном план они неравнозначны и соотносятся как род и вид, общее и частное, а поясняющий член равнозначен поясняемому, но называет поясняемое более понятно для данной ситуации. Например: Все лето – быстрое дачное лето, состоящее из трех запахов: сирень, сенокос, сухие листья, - все лето они обсуждали вопрос, когда и как перед ним открыться, и откладывали, дотянули до конца августа. Обособление, не отвлекая от главного сообщения фразы, позволяет нам увидеть картину лета, уловить его запах и даже услышать звук (троекратное повторение “с” неспроста: это и шум сирени, и свист косы, и шуршание жухлых листьев). Только сегодня, в день переезда из деревни в город, в день сам по себе не сладкий, когда дом полон сквозняков и так завидуешь садовнику, который никуда не едет, только сегодня он понял весь ужас перемены, о которой говорил ему отец. Подробное разъяснение, какой именно был этот день, подчеркивает глубину того самого ужаса перемены (дополнительное сообщение подкрепляет основное). Только в апреле, на пасхальных каникулах наступил для Лужина тот неизбежный день, когда весь мир вдруг потух, как будто повернули выключатель, и только одно, посреди мрака, было ярко освещено, новорожденное чудо, блестящий островок, на котором обречена была сосредоточиться вся его жизнь и т.д. Уточнение первое – намек, в какой обстановке мог проходить этот неизбежный день, а второе подчеркивает то, что мир воистину потух для Лужина окончательно: воцарился мрак, в котором лишь одно новорожденное чудо, один блестящий островок.

2. Степень распространенности члена предложения может влиять на обособление обстоятельств, приложений. В словосочетании сказал он указывая деепричастие не обособляется, поскольку имеет очень близкое к наречию значение: характеризует действие, обозначенное глаголом. Ср. фразу из повести: “Вот видите эти окошки, - сказал он, указывая тростью на окно гостиницы. – Там имел место тогда турнирчик…” При распространении обстоятельства (указывая тростью на окно гостиницы) возникают условия для обособления, так как в данном случае усиливается самостоятельность обозначаемого деепричастием действия. Смысловая функция обособления и распространения здесь – зримо представить читателю совершаемое героем действие. То же осложнение значения может появиться и у приложения : … старику Лужину стало так грустно... одинокому старику, Лужину стало так грустно… - но Набоков не счел нужным дополнительно подчеркивать несчастливую долю персонажа.

3. Синтаксическая несочетаемость связанных по смыслу слов – может выступать как дополнительное условие обособления при отнесенности к личному местоимению. Личное местоимение не способно сочетаться с определениями непосредственно, так как оно не обозначает лицо, а лишь указывает на него. Редкие случаи (не встречающиеся в повести) употребления необособленных определений при личных местоимениях лишь подтверждают их необычность и неестественность. Лексическая несочетаемость личного местоимения (его бескачественность) и прилагательного приводит к обособлению, так как в таком случае непосредственность связи нарушается и появляется отнесенность к глаголу сказуемому, например: Вовсе не огромный, а напротив, очень маленький для своих лет, он ходил между гостей, стараясь найти тихое место. Такие определения всегда осложнены дополнительным смыслом: они не способны передавать только определительное значение, так как связаны и со сказуемым. Здесь их функция – показать то неудобство, какое маленький Лужин (страдающий, по-видимому, аутизмом) испытывал среди людей, и даже обиду, внутренний протест мальчика по поводу того, что его двумя строками выше уличили в “огромности”.

4. Обособление может быть вызвано соседством других обособленных групп слов. Например, в предложении Наконец он увидел нужный ему дом, сливовый, с голыми стариками, напряженно поддерживающими балкон, и с расписными стеклами в парадных дверях несогласованное определение с голыми стариками не обособлялось, бы, не будь помещено после другого определения – обособленного: …дом, сливовый, с голыми стариками… Опять перед нами предмет постепенно обретает свои признаки, чтобы наконец оформиться: сначала цвет, потом – архитектурная особенность.

5. Сопутствующее условие обособления: слабая синтаксическая связь той или иной словоформы с управляемым словом. Это часто обнаруживается при отрыве слабо управляемых словоформ от глаголов. Например: Большой том Пушкина, с портретом толстогубого курчавого мальчика, не открывался никогда. В варианте предложения без обособленного несогласованного определения словоформа с портретом толстогубого курчавого мальчика тяготеет к сказуемому, делая смысл предложения курьезным: с портретом толстогубого курчавого мальчика не открывался никогда (условие открывания – отсутствие портрета?)

Приведенные выше примеры иллюстрируют различные случаи обособления и основные смысловые функции, которые автор “Защиты Лужина” возлагает на них ради того, чтобы безупречно воплотить свой замысел. В качестве таких примеров можно привести практически любое предложение повести, тем более – синтаксическую конструкцию. Столь частое обращение великого писателя к обособлению показывает важность последнего в ряду синтаксических средств создания образности, которые дополняют и поддерживают средства литературные (метафору, инверсию, аллюзию и т.д.). Кроме того, новаторская особенность Набокова состоит в том, что он обращался в своем творчестве к таким деталям, которые до него считались эстетически нейтральными. Обилие “несущественных мелочей”, которыми иной литератор бы пренебрег (зачастую из-за банальной не наблюдательности), делает картину создаваемого писателем мира удивительно логичной и достоверной. А обратить внимание читателя на эти детали зачастую было бы просто невозможно без обособления.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Исследовав обособленные члены предложения и их смысловые функции в повести “Защита Лужина”, мы уяснили, каким образом обособление, выделение той или иной словоформы, позволяет и передать оттенки смысла, и подчеркнуть значимые детали, и сообщить дополнительные сведения, необходимые для лучшего восприятия и осмысления текста, и конкретизировать, уточнить значение других членов предложения. Мы поняли, что обособление- не абстрактная филологическая тема, но совершенно необходимый “инструмент” для каждого, кто желает безупречно выразить свою мысль, не говоря уже о художнике слова.

Замечательный поэт, современник и друг автора “Защиты Лужина” Владислав Ходасевич, писал о том, что “его (Набокова) произведения населены не только действующими лицами, но и бесчисленным множеством приемов, которые, точно эльфы или гномы, снуя между персонажами, производят огромную работу: пилят, режут, приколачивают, малюют…” Ясно, что в числе этих “приемов” есть и синтаксические. На обособление же писатель возложил воистину “огромную работу”. Мы увидели “результат” внимания В.В. Набокова к этому виду синтаксической связи – практически совершенный текст, каждая фраза которого – это, пожалуй, само по себе литературное микропроизведение. Как в хорошем произведении в целом есть не только очевидный смысл, но и некий подтекст (это, разумеется, относится и к “Защите…”), так и в предложении есть сообщение основное и второстепенное, предикативные и полупредикативные отношения. Вероятно, можно любое предложение без обособления назвать “бедным”, ибо в нем всегда нехватка дополнительной информации, позволившей бы как следует уяснить высказанную мысль. Отсюда следует, что без данного средства синтаксической связи… не может быть талантливого прозаического произведения, а следовательно, и писателя. Во всяком случае, пример Владимира Владимировича Набокова это только подтверждает.