Павел Санаев: выход в свет без бабушки
Прочёл вышедшую в прошлом году книжку Павла Санаева «Хроники раздолбая».
Кто не в курсе, Санаев — приёмный сын Ролана Быкова и автор нашумевшей в конце девяностых повести «Похороните меня за плинтусом», трогательной автобиографичной истории советского ребёнка, воспитываемого колоритной бабушкой-психопаткой.
Она (книга, не бабушка) получила ряд премий, по ней был поставлен спектакль с Эрой Зиганшиной и снят фильм со Светланой Крючковой. (На мой вкус, спектакль хороший, а фильм не то чтобы плох, но как-то «мимо», режиссёр Снежкин снимал что-то своё по мотивам Стивена Кинга, а не Санаева.) В меньшей степени Павел Владимирович известен как кинопереводчик и кинорежиссёр, снявший, в частности, молодёжные фильмы «Нулевой километр» и «На игре».
Новая его книжка давно уже анонсировалась и рекламировалась как «Похороните меня за плинтусом-2» — история того самого, но уже повзрослевшего мальчика, альтер-эго автора.
Вопрос: будет ли этот самый Саша Савельев интересен сам по себе, а не в роли придатка к бабушке, похороненной в финале «Плинтуса»?
Оказалось, «Хроники раздолбая» — никакое не продолжение. Связать оба сюжета воедино было бы несложно, но автор этого не сделал. Желание «отвязаться», не быть пожизненным «автором одной книги», психологически понятно.
Единственно, что общего, — у обоих главных героев есть авторитетный отчим, прототипом которого в обоих случаях является, понятное дело, Ролан Быков.
В «Плинтусе» это непризнанный (временно) творческий гений, театральный художник. В «Хрониках» — не столь яркий персонаж, благополучный директор некоего советского издательства, очень правильный, но скучноватый.
Главный герой новой книги безымянен, обозначен кокетливой кличкой Раздолбай.
Ничего по-настоящему раздолбайского в нём нет — среднестатистический московский юноша той поры; ему далеко до безбашенных неформалов, деятелей молодёжного андеграунда, прославленных фильмом «Асса», да он в ту степь и не стремится. Любовь к хэви-металу так и остаётся чистой декларацией (кассеты, плакат на стене, «ездил в Ленинград на концерт «Скорпионс»), с субкультурой «металлистов» герой не связан и в тусовках не участвует. Выпивка для него — явление знакомое, но исключительное, ну а понятия «наркотики» в его информационном поле, кажется, не существует вообще.
Основное действие происходит в 90-92-м годах, главному герою, соответственно, 19-20 лет. Но по психическому развитию, надо сказать, он чуть отстаёт: проблемы, которые его заботят, способы их решения, приходящие на ум, да и весь строй мышления — чисто подростковые, характерные скорее для 15-16 лет. Но бывает всякое, кто бы спорил.
Талант Павла Санаева, как и в «Похороните меня за плинтусом», лучше всего проявляется в юмористически-гротесковых сценах: эдакая спокойно-грустная усмешка над печалью и абсурдностью бытия, гоголе-хармсово-зощенковская.
— Тоска-а-а… — протянул как-то отец, глядя на ползающего в манежике Раздолбая и сидящую рядом с книжкой мать. — Вот же тоска беспросветная! Удавиться, что ли?
— Ну удавись, — ответила мать, не отрываясь от книжки.
Отец вышел из комнаты, снял на кухне бельевую веревку и, привязав ее к верхней петле входной двери, сноровисто смастерил удавку.
— Галь! — позвал он. — Поди сюда!
— Зачем?
— Ну поди, покажу чего.
Мать подошла. Отец накинул петлю на шею и, сказав: «Вот тебе!», повалился плашмя. Веревка лопнула, как струна, придушенный отец врезался подбородком в ящик для обуви и сломал себе челюсть. В больнице ему связали зубы проволокой, мать каждый день носила туда бульоны и протертые супы, а когда челюсть срослась, подала на развод. Отец не возражал и с тех пор не появлялся.
В таком же правильном ключе, кстати, описаны знаковые события в жизни подростка: первая пьянка и первый онанизм.
Но вот как только писатель начинает сводить героя с другими персонажами, талант, юмор и правдоподобие куда-то улетучиваются. Уточню: происходит это почему-то лишь с персонажами мужского пола. Женские персонажи удаются Санаеву гораздо лучше и ведут себя в предлагаемых обстоятельствах естественно. Ну а мужчины почему-то немедленно после знакомства с Раздолбаем заводят подробный рассказ о своей жизни, словно перед журналистом или психоаналитиком. Кто б не встретился главному герою — мажор Мартин, его приятель Валера, спекуль Сергей из «Детского мира» (этот вообще не человек, а ходячий перестроечный дискурс) — все они, едва познакомившись, изливают Раздолбаю душу, хотя тот для этого ровным счётом ничего не делает. Да уж, писатель избрал худший способ ознакомить читателя со своими героями: заставил их самоаттестоваться в слабо мотивированных и фальшивых монологах, как в плохой пьесе.
С женщинами всё гораздо лучше. Большой смысловой нагрузки автор на них не возлагает, монологами-самоаттестациями не обременяет, потому и выходят они живыми — к тому же здесь отрадно включается органически присущий автору юмор. Соответственно, и эпизоды с женским участием получаются достоверными; мужчины сразу прекращают выспренние речи.
— В таком халате на бои без правил выходить можно, — пошутил он, чтобы скрыть неловкость.
— Сострил, да? — уточнила Кися, присаживаясь не на диван рядом с ним, а в кресло напротив.
— Типа того.
Снова установилось молчание.
— Почему больше не спрашиваешь, чего я хочу? — первым заговорил Раздолбай.
— А мне это уже не важно.
— Иди сюда.
— Зачем?
— Ну, если незачем, тогда не иди, — вздохнул Раздолбай.
Ему не нравилось играть в игру, в которой он все время чувствовал себя проигравшим, потому что не понимал правил.
Кися молча сидела в кресле и неотрывно на него смотрела. Раздолбай видел, что под халатом у нее ничего нет, но встать и подойти к ней не решался. Свое бездействие он пытался оправдать вмешательством высших сил, которые удерживают его от близости без любви, но прекрасно понимал, что держит его только собственная неуверенность.
Раздолбай начал выдумывать мудреную фразу, которая начиналась словами: «Я понял, что хочу сейчас больше всего, и я хочу этого, даже если тебе не важно…», но Кися вдруг откровенно лизнула пальцы правой руки, пробралась ими за пазуху халата и, закрыв глаза, откинула голову на спинку кресла. В мозгах Раздолбая дернулся какой-то мощный рубильник, и, не успев ни о чем подумать, он ринулся вперед, словно вылетел из катапульты. Зависнув над Кисей, как шмель над цветком, он стал выбирать место, куда приложиться губами, и наконец ткнулся ей в шею.
— Какой же ты… Буратино, — засмеялась Кися, разворачивая его лицом к себе. — В чем-то я не права, что мне нравится таких соблазнять.
«Диана, прости!» — обреченно подумал Раздолбай.
Ну ведь ни малейшей фальши, а?
Если бы автор на протяжении всей книжки оставался таким наблюдательным и умно-насмешливым бытописателем!
Увы, в «Хрониках Раздолбая» есть ещё доморощенное богоискательство и всяческий Достоевский для бедных и маленьких — это, по-моему, очень наивно, скучно и неубедительно. Достоевский из Санаева ещё хуже, чем из мажора Мартина — Воланд.
Лучше сосредоточиться на достоинствах книжки.
Пресловутую «атмосферу эпохи» Санаев передаёт достоверно. Ради этой уже практически забытой атмосферы «Хроники Раздолбая» в принципе и стоит прочитать ностальгирующим ровесникам автора и главгероя (как ваш покорный слуга). Насколько это интересно «племени младому, незнакомому» — не знаю.
Раздолбай завистливо зыркнул на серебристый чемодан мощного двухкассетного «Шарпа» с тремя «топориками» на эмблеме и на телевизор с большим экраном, под которым приветливо мерцал индикатором матовый видеомагнитофон.
— «Мартышки» номенклатурно устроились, — шепнул он Мартину, падая на мягкий диван.
— Неплохо, но до уровневой номенклатуры, как до Луны. Мама в ГУМе работает, замаскировать конуру под дворец для неё — предел, — ответил Мартин и по-хозяйски достал из ящика серванта штопор.
Хорошо переданы также тинейджерско-юношеские ощущения от перестройки в целом и августовского путча 1991 года в особенности, хотя, насколько можно понять, сам юный Павел Санаев в это время пребывал в США и очевидцем событий быть никак не мог.
По этим страницам интересующиеся «незаставшие» могут многое понять о том периоде.
Подземные шестерёнки прочно зацепились по-новому, и махина жизни резво понеслась вперёд на новой скорости. Раздолбай не представлял, куда она мчится, но радовался, что «хунта» проиграла, а значит, «Взгляд», рок-музыка и «СПИД-Инфо» никуда не денутся. Только в глубине души оставалось лёгкое, как опавший лепесток, недоверие к минувшим событиям — слишком просто они разрешились. Гигантские железные шары мчались друг на друга, чтобы с грохотом столкнуться, и вдруг, за миг до чудовищного удара, превратились в два ёлочных шарика, которые тихонько стукнулись, и тот, что был закован в броню, с тихим звоном распался на несколько осколков, словно был уже давно разбит и потом склеен.
Ну да, ну да.
Далее идут злоключения Раздолбая в новой постсоветской действительности конца 91-го — начала 92-го года, где перед ним (а на самом деле перед читателем) нарочно будут разыгрываться иллюстративно-символичные сценки на тему «портрет эпохи», с участием бомжей, пенсионеров и бандитов. Ругань в очередях, хамство в транспорте, драки в подземных переходах… Ну а лишившийся наконец девственности (выполнена первая жизненная сверхзадача!) Раздолбай начинает тыкаться, чтобы найти своё место в этой жизни, заработать денег, ну и вообще, это самое, состояться.
Проблема в том, что суть этого «состаивания», своё призвание и вектор жизненного пути, он представляет себе, мягко говоря, смутно. Как и большинство людей — от эпохи это на самом деле слабо зависит.
Вроде бы Раздолбай неплохо рисует — даже учится в Суриковском институте, между прочим (это так и остаётся декоративной ничего не значащей нашлёпкой на сюжете), — и вот не ткнуться ли ему в эту сторону? Тыкается на Арбат, получает отлуп. А вообще, не податься ли, например, в массажисты…
Тут на его пути вновь возникает мажор и «состоявшийся пацан» Мартин, который становится для Раздолбая эдаким локальным Воландом, даже со своим личным Азазелло-юристом, и в пьяном, так сказать, угаре даёт ему тот самый «волшебный пендель» — задание: состояться к 40 годам, то бишь через двадцать лет.
Юридически приемлемым для Мартина доказательством «состаивания» будет половое покорение Раздолбаем какой-нибудь светской львицы модельной внешности — «коня» на новорусском жаргоне, — из тех, которые бедному парню образца 92-го года заведомо не дадут. Занавес.
Следующая книга, как проанонсировано, будет называться «Хроники Раздолбая-2: Спор на балу у Воланда». Ну, спор уже был, смотри выше. Так что речь пойдёт о том, получилось ли у Раздолбая «состояться», то есть трахнуть означенного «коня». Насколько сильно это интересно читателю и сколько найдётся таких читателей - вопрос отдельный.
Как тут не вспомнить известную похабную частушку: «Если б я имел коня, это был бы номер, если б конь имел меня, я б, наверно, помер» — каковую частушку и можно было бы, наверное, поставить ироническим эпиграфом к обоим книгам: вышедшей и будущей.
Интересным поворотом стал бы отказ главного героя от такого уговора. Послал бы «коней» на фиг, женился бы на Белочке (эпизодической героине, записывающей у Раздолбая кассеты и вроде бы неровно к нему дышащей), что ли. И нарисовал, наконец, ту самую гениальную картину, что намеревался (новорусский «Мерседес», запряжённый в птицу-тройку, — чистый Пелевин на самом деле, «Чапаев и Пустота»).
Может, получится из него что-то вроде Никаса Сафронова, — но тогда и «коня» он вполне натянет, чего уж; или выйдет такой благочестивый Никас, что нашёл целомудренное счастье с трогательной Белочкой. Посмотрим.
Такая вот новая книжка от автора «Похороните меня за плинтусом», не имеющая отношения к «Плинтусу». Хочется, как в тосте, пожелать автору недостатки замять, а достоинства развить.
Пока что автор «нащупывает свой путь»: хтонической Бабушки, выведшей «Плинтус» в книги поколения, больше нет, дальше сам.
Если Санаев-юморист в итоге победит Санаева-морализатора – будет славно.
6/10
www.rioline.narod.ru